Глава XI. Семетей. Переход Акаяра на строну киргизов.
Пока Кульчоро говорил так, готовясь к бою, китайцы во главе с Конурбаем и Чандояком начали наступать с еще большей силой. Из сорока ханов Конурбая Чандояк считался самым сильным и доблестным. Кроме него для выхода на поединок у китайцев не оставалось больше подходящих ханов, и он решил выйти в бой сам. Китайцы знали, что если и он окажется раненым или убитым, то у них не будет больше никого, кто был бы способен бороться.
Чандояк в гневе чуть не проглотил своих великанов и балбанов.
- Перед лицом Эсенкана вы все хвалились и обещали, что каждый из вас победит и покорит киргизов, а теперь у вас, непомещающихся на земле балбанов, у вас всех вместе не хватает ни храбрости ни силы против двух человек! Ловите их, вяжите, переломайте им ребра, пролейте их кровь, сделайте разрушение такое, какое бывает после пожара. Бы, сидящие на носорогах и на мулах, вы все собрались лишь для того, чтобы изловить этих двоих, и для этого все свои силы вводите в бой!
Так убеждал Чандояк китайцев.
Тогда великаны стали пускать стрелы, как дождь, пули стали сыпаться, как град, на головы Семетея и Кульчоро. Трудно им пришлось, и было время, когда они уже считали свою гибель неминуемой.
Кульчоро взглянул на Семетея и увидел, что у него слабеют силы. Тогда он обратился к духам предков и с боевым кличем в честь Манаса, хлестнув своего Суркоёна по правому бедру, снова бросился в бой. Одних балбанов он сшибал пикой, других рубил мечом, третьих убивал ударами секиры. Он гнал китайцев, развевая их как ветер. Тех, кого он настигал, он сразу разрубал на куски, а про тех, кого не мог настигнуть, он спрашивал, где они, а потом разыскивал и убивал их. Повсюду за ним валялись в беспорядке обезглавленные трупы убитых. Еще больше, чем людей, валялось мертвых носорогов и мулов, а другие, потеряв своих седоков, в испуге носились по полю с седлами, свалившимися на бок. Кульчоро убивал их десятками. Еще больше было плачущих и стонущих людей, взывающих: - "Дорогие мои родные братья, где я еще вас увижу?"
К Кульчоро никто не смел приблизиться и никто не решался с ним сразиться.
Чандояк устремил свое внимание исключительно на Семетея. С несколькими своими великанами он осыпал его пулями, как градом, так что Семетей растерялся. Подъехав к Кульчоро, он сказал:
- Вид у Чандояка такой страшный, как бы он не убил нас обоих и не оставил киргизов беззащитными! Как ты думаешь, не поехать ли нам к Бакаю, чтобы посоветоваться с ним, что нам дальше делать?
Услышав эти слова, Кульчоро подпрыгнул, как ужаленный.
- Хан-аба! Я тебя считал храбрым, а ты, оказывается, трус. Зачем обращаться к Бакаю и для чего его беспокоить? Если мы вдвоем побежим от этих китайцев, они уничтожат всех киргизов. Зачем нам жить на свете, если мы не отомстим за Манаса и Алмамбета?
Говоря так, он стал умолять Семетея:
- Хан-аба! Будь мне опорой! Я попробую еще раз сразиться с Чандояком.
Семетей подумал:
- Если Кульчоро готов так храбро бороться, мысль о бегстве надо бросить. Если предстоит умереть - умру, но останусь опорой ему.